h Точка . Зрения - Lito.ru. Georgij Korolev: И не такое ещё бывает!... (Прозаические миниатюры).. Поэты, писатели, современная литература
О проекте | Правила | Help | Редакция | Авторы | Тексты


сделать стартовой | в закладки









Georgij Korolev: И не такое ещё бывает!....

Шуточки - дело хорошее, конечно. Но писать развернутые предисловия к подобным сборникам на этом сайте умеет другой редактор))) Что касается меня, ну посидела, почитала, посмеялась. Некоторые миниатюры показались удачными, другие нет.
Некогда один из наших авторов сказал мне при личной встрече: "Не понимаю всякую фантастику, постмодернизм и юмор, кроме реализма, ничто не может называться литературой". Я тактично промолчала, поскольку по сути своей не экстремистка, но... вспомнила Хармса и Зощенко. Некоторые мини из этого сборника мне напомнили о хороших текстах, которые некогда приходилось читать, но... все-таки в целом осталось странное впечатление, не могу объяснить, почему. Может, черный юмор - это круто, но далеко не все его понимают.
Ну вот так. Не обессудьте.

Редактор литературного журнала «Точка Зрения», 
Анна Болкисева

Georgij Korolev

И не такое ещё бывает!...

2005

Писатель |Я бродяга! |Памяти печатной машинки |Столкновение в тёмном подъезде |Получает жена дрессировщика тигров письмо |Как я, но немного не в себе... |Пил один завсегдатай... |Окололитературные сплетни |А наутро ничего не помню... |Это не мои... |О, Президент!... |Сказание о двух грибниках


Писатель

Писатель, - только пробующий перо, но уже охваченный сочинительской страстью, - закончив произведение, победоносно ставит последний знак препинания в последнем предложении и восхищённо восклицает, запуская пятерню в свои гладкие длинные волосы:
- Ай да я, ай да молодец!
Перечитав написанное произносит задумчиво:
- Какие высокие мысли! И как мастерски построен сюжет...
Перечитав повторно, хряхтит и замечает:
- Конечно, не всякое слово - жемчужина, не всякий образ - находка...
Позже, ближе к вечеру, откупоривая очередную бутылку вина и перечитывая:
- Бред! - и написано посредственной рукой, и прочувствовано микроскопическим сердцем...
Бессонной ночью, отчаявшись дождаться рассвета:
- В печь!...
Писатель мечется, как в горячечном бреду, у невысокого окна, за которым серый дождливый восход. Глядя на этот восход, ему кажется, что он пригубил отравленного зелья и не заметил того, что пригубил, - и задёргивает окно тёмной занавесью, - но отрава уже начала действовать... Вот писатель бросается к печи, ищет и не находит клещей, - и отворяет заслонку, и пытается при помощи кочерги поддеть гибнущие рукописи: спасти хотя бы то, что ещё можно спасти!... Спасти удается так мало, что, обхватив голову руками, писатель смотрит невидящими глазами, - сквозь измазанные сажей пальцы, - на свой испепелённый труд, ещё хранящий борозды строк. Разрозненные обгорелые страницы, ещё недавно бывшие его лучшим произведением,  теперь скорбны и немы, - как опустошение пепелища , - раскиданы под его ногами, и кричат: о невосполнимости утраты и бессмысленности дальнейших стремлений... И писатель кричит в исступлении:
- Господи! Я умер? Или я сошёл с ума?... Господи!...
Открыв глаза, перед которыми некоторое время ещё стоят неясные и тревожные образы сна, писатель не может поначалу понять, утро за окном или вечер.
- Как серо всё и уныло, - произносит он тихо и задёргивает занавесь.
Однако вслед за этим он вспоминает о рукописи, которую должен в этот день закончить,  стремительно подымается из постели и, не умываясь, садится за стол...

Я бродяга!

Тёплый июльский день, узкая улица в старой части города, смех влюблённых, забравшихся по пояс в фонтан с медными лебедями и плещущих друг в друга водой...
За столом под синим тканевым навесом летнего ресторана сидят трое: не стары, одеты в строгие дорогие костюмы, увлечены шуточным спором:
- Мой дом - изысканнейшая библиотека! Я постоянно покупаю на аукционах и выписываю из-за границы редчайшие антикварные книги... Пора бы и остановиться: то гости, то прислуга заблудятся в бесконечных многоярусных, уставленных книгами, переходах, - не могу...
- Мой дом - тропическая оранжерея! Я распорядился соединить свои городские особняки переходами и заменить черепичные крыши на раздвижные стеклянные, - а мои садовники уподобили каждый из полусотни залов верхних этажей какому-то уголку расточительной в своей девственности природы: есть у меня и своя Бразилия, и своё Таити...
- Мой дом - художественная галерея! Я, знаете ли, люблю устраивать званные обеды в своей гостиной, - которая, насколько вы помните, не просторней этой площади, - где на стенах висят Босх, Брейгель, Вермеер...
К ним подходит, потягиваясь, какой-то косматый оборванец, - минуту назад он лежал и спал за мусорным ящиком во внутреннем дворе, где пышет жаром и гремит посудой ресторанная кухня, - и говорит:
- Всё это пустяки: вся эта улица моя! - со всеми вашими домами, винными погребами, газетными киосками и песочницами, где в дерьме ваших шавок ковыряются ваши сопливые наследники... Я бродяга!...

Памяти печатной машинки

Минули времена, когда печатная машинка была если не музой, то верной служанкой пишущих, - теперь она, или то, что скрывается за ней, говорит и познаёт себя через пишущего. Раньше начинающий мог, дожидаясь писателя, справиться у его жены:
- Простите, - а где это ваш муж так долго пропадает?
И мог получить ответ:
- Вы знаете, он пошёл посрать, - да, видно, запечатался...
Запечатался могло означать: совсем пропал.
Однако писатель когда-нибудь и появлялся и, глядя то мимо, то поверх начинающего, справлялся о его имени, потом замирал и, судя по горящим глазам, рассматривающим грудь начинающего или восточные орнаменты на ковре, пребывал некоторое время в совершенно другом месте, наконец замечал начинающего и с любопытством спрашивал, как того зовут...
Теперь начинающий и не спрашивает, куда пропал писатель, а следует по стопам писателя в направлении его жены, - а именно: исследует, преследует и наследует, - и если и спрашивает о писателе, то так:
- Милая, когда вы в последний раз видели нашего засранца?
И в ответ слышит:
- Милый, не смущайтесь!... Если он здесь когда-нибудь появится, то всё равно ничего не заметит, - будет ходить из угла в угол, печатая шаг, и обдумывать написанное, а потом бросится вон, - можете догадаться куда, - и, как всегда, запечатается...

Столкновение в тёмном подъезде

Сталкиваются в подъезде одной московской высотки лбами электрик и водопроводчик: тьма в подъезде тьмущая! - достают-таки светильники из карманов своих сапогов-бродней: воды в подъезде по пояс! - светят друг другу в глаза, стараясь друг друга ослепить. Нажмурившись и назаслонявшись ладонями, заводят такой разговор:
- Ты, что ли, провода перерезал?
- А ты, что ли, трубы пробил?
- Я те ща это самое перережу!
- А я те ща это самое пробью!
Окончив обычный для рабочего человека обмен любезностями и признав друг в друге собратьев по разуму, электрик успевает рассмотреть вихрастого пучеглазого водопроводчика, а водопроводчик успевает рассмотреть лысого, распутно щерящегося электрика...
- А не тот ли ты самый водопроводчик, с которым мы однажды выпивали по случаю, да спорили по-молодецки, да сблизились задушевно?...
А тот мотает головой и неуверенно мычит:
- Нет, не тот самый... - а сам про себя думает: мол, а не тот ли это самый электрик, у которого я брал в прошлом году взаймы, да так и не вернул? - и поди теперь вспомни, сколько брал, не этого же ушлого спрашивать: этот же ушлый мигом смекнёт, что к чему, и умножит на семь...
А распутный электрик изощряет дерзкую свою проницательность, и глядит проникновенно, и ухмыляется незначительно... А водопроводчик, который не тот самый водопроводчик, зеркально отражает элекрика: и взгляд проникновенный, и ухмылку незначительную, - а подбородок-то у него мелкой дрожью и трясётся: видать, сплоховал! - видать, против воли своей зеркальничает! - а элекрику того и нужно: читает себе водопроводчика, как красочное печатное издание с похабными изображениями и нетерпеливо облизывается...

Получает жена дрессировщика тигров письмо

Получает жена дрессировщика тигров письмо:
Милая Киса! Даже не представляю, как о таком говорить... Мужайся и прости, - нет у твоего Котика больше пиписьки! Вообрази: мы на гастролях в большом городе, цирк переполнен. Мой выход, - полумрак, прожекторы, барабанная дробь... Смертельный номер, - прощу публику не шуметь, опускаю в пасть Васе ногу, достаю, - гром рукоплесканий! Прошу публику не разговаривать - засовываю в пасть Васе голову, вытаскиваю, - буря рукоплесканий! Наконец, прошу публику затаить дыхание, кладу в пасть Васе вспоминать не хочется что, - и ты представляешь, какая-то сволочь тут же хлопает в ладоши!...
Позже она же получает телеграмму от дрессировщика собачек:
Киса. Обожаю. Теперь ты только моя. Твой Дружок.
А гастролирующий дрессировщик крокодилов был несколько дней кряду мертвецки пьян, ругал правительство и рыдал. Время от времени, видимо, бредя, он вспоминал о каких-то собачках, которых он скармливал своим крокодилам, и о каком-то Васе, которого он оболгал перед дрессировщиком собачек. Однако в цирковой конюшне, где он провёл эти незабываемые дни, ни одна из лошадей не могла взять в толк, о чём тот говорил...
Пожарник же цирка получил от дирекции благодарность за то, что в начавшейся на представлении суматохе не растерялся и ловко оглушил огнетушителем десяток-другой неистовых зрителей, бросавшихся к выходу и устраивавших безобразную толкотню...

Как я, но немного не в себе...

По набережной мечется человек в чёрном бархатном пиджаке и немыслимом вишнёвом берете, которого прохожие поначалу принимают за художника или фотографа, но, немного послушав, принимают за олуха царя небесного. И олух этот вскидывает руками и страстно молит глубоким грудным голосом:
- Ну, погодите! - ну, что же вы всё время торопитесь! - что вам стоит замереть на час, на другой, на третий? - я бы тщательно и бережно запечатлел вас в моей памяти во всех мыслимых и домысленных подробностях! - и я бы додумал ваши брошенные на полдороги мысли и домечтал ваши оставленные за несбыточностью мечты!...
И вот попадается ему косматый бродяга со склянкой пива в руке, который никуда не торопится. И, - пока дрожащий от нетерпения и не до конца верящий в свою нечаянную удачу олух впивается в бродягу глазами, обходит того кругом, и не то кусает свои иссохшие губы, не то страстно шепчет, - а что шепчет, того не разобрать, - бродяга не спеша допивает своё пиво, небрежно швыряет склянку в реку, оттирает засаленным рукавом распухшие губы, усаживается на каменную скамью, подставляет багровое лицо в запёкшихся ссадинах мягкому закатному солнцу и блаженно прикрывает глаза... - а про себя думает: И ведь не исключено, - совершенно не исключено! - что этот олух довольно знатная особа, путешествующая, - соответсвенно литературным обычаям прошлых веков, - инкогнито, то есть: в одиночестве, без копейки денег, куда глаза глядят... - словом, как я, но немного не в себе...

Пил один завсегдатай...

Пил один завсегдатай, как полагается, не спеша, - нарочно не замечая, что голоса вокруг вдруг сделались глухими и гулкими, как из бочки, что тела вокруг стали неспокойны: и двигаются рывками, и подёргивают плечами, и резко вскидывают головы, - а встал из-за стола, так винный погреб и поплыл, и попятился, - рехнулся, что ли? - то туда его кренит, то сюда его бросает! - а народу в погребе полно, но никто ничего не замечает: упились, как полагается...
И думает: вот подойду весь такой провинившийся, - то есть, вином упившийся, и вином пропахший, и, как следствие, повинную голову, которую меч не сечёт, повесивший, - и разве не нальют? - и, двигаясь косыми переходами, подходит к заправиле и, уцепившись за скользкий острый прилавок, говорит:
- Плесните, о други, на дно исстрадавшейся души немного живительной влаги! - и вам воздастся...
А заправила стоит, опершись на куда-то уплываюшую стойку и пытается сосредоточиться на неведомо откуда доносящихся голосах, - и головой по сторонам вертит, и вихри падающих волос с глаза стряхивает, и своей расползшейся в блаженной улыбке физиономии подмигивает, - физиономия выныривает из калейдоскопа перевёрнутых лиц и неубедительно связанных с ними тел на зеркальном потолке погреба и бесследно исчезает, - и, наконец, встречается мутными в красных прожилках глазами с точно такими же глазами завсегдатая и говорит:
- А я вам, други, больше не плесну: вы, други, сначала за прошлое воздайте...

Окололитературные сплетни

А наутро ничего не помню...

Это не мои...

О, Президент!...

Из передачи новостей:
- Президент в своей речи коснулся и так называемых законченных журналистов: Несомненно, однако, то, что плачевно кончат свои дни те, кто... ну, вы сами понимаете... эти любители печь из гавна лепёшки... И смеялся, - не унять!... А если президенту задавали какой-нибудь каверзный вопрос, то он просто-напросто взрывался, - но сдержанно: Всем закрыть глаза! Настал тихий час! - что означало: Пошли вы все на хер!...
Хмурый глава семьи, - журналист, который сидит перед телевизором, а за его спиной стоит молчаливая и неподвижная семья, - говорит в экран:
- Многие шутники несомненно посмеялись бы над той откровенной хернёй, что вы, наша гордость и опора, наш рулевой и застрельщик, несёте, - но не мы: мы поплачем!...

Сказание о двух грибниках

Два грибника собираются дать пизды третьему:
- И лес дремучий, да посрать ему, видите ли, негде: вышел, видете ли, на обочину!...
- И совершенно голый, как сукин сын!...
А третий бросил корзинку, - в которой, между прочим, кроме лисичек и рыжиков, была початая склянка поллитры, и солёный огурец, и луковица... - и ну убегать, - а на бегу кричит гнусаво, не оборачиваясь:
- Неправда! - я был в жёлтых, тщательно моей бедной бабушкой заштопанных носках!...

Код для вставки анонса в Ваш блог

Точка Зрения - Lito.Ru
Georgij Korolev
: И не такое ещё бывает!.... Прозаические миниатюры.

13.05.05

Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275 Stack trace: #0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...') #1 {main} thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275